Зима стальных метелей - Страница 46

Так с шуточками и прибауточками к нам еще человек шестьсот присоединилось — половина — женщины. И отчалило наше суденышко. В полночь мы уже прибыли на место, пришвартовались, моряки стали погрузочные средства на причале в порядок приводить, благо механиков у нас чуть ли не десяток оказался, а мы двинулись на разведку местности.

Ораниенбаумский плацдарм был достаточно большим — пятьдесят километров в длину и тридцать пять в глубину. Это не было заслугой Красной Армии — просто здесь немцы наткнулись на сюрприз, терпеливо поджидавший их еще с первой мировой войны. Этот участок простреливался огнем орудий с фортов «Красная горка» и «Серая лошадь». Одного этого было бы достаточно, чтобы остановить наступление любых сил любого врага. Но нет, сюда же были брошены 11-я и 18-я железнодорожные батареи, и бронепоезда «Балтиец» и «За Родину!». И в любой момент плацдарм могли поддержать огнем двенадцатидюймовки линкоров «Марат» и «Октябрьская революция». Линкоры Балтийскому флоту тоже достались в наследство от проклятого царизма, как советская власть не пыхтела и не тужилась, ни одного большого корабля у нее сделать не получилось. Эсминцы, подводные лодки, и вершина достижений — крейсера.

Так что немцы, быстро определив зону обстрела тяжелой артиллерии, в нее заходить не стали. Окопались по периметру и заняли оборону силами всего двух пехотных дивизий. А у Красной Армии на плацдарме их было в шесть раз больше — двенадцать. И еще вторая и пятая бригады морской пехоты и танковый полк из первой танковой дивизии. Понятно, что при таком распределении сил резервов для маневра у генерала армии Жукова не было. Откуда им взяться, когда стратег-педераст загоняет треть войск фронта на никому не нужный плацдарм?

Педераст — это я погорячился. Нормальная у Гоши Жукова ориентация, возит он с собой медсестру, увешивает ее грудь боевыми наградами. Здесь определение «педераст» скорее оценка волевых качеств генерала. Вся армия в курсе, как он в сороковом году на перроне в Москве рыдал. Не хотел в Киев ехать, хотел стать царицею морскою, и чтобы товарищ Сталин и Золотая рыбка были у него на посылках. А не получилось. Короче, редкая сволочь этот Жуков, и мой вам совет, парни — держитесь от него подальше.

В это время закончилась выгрузка грузовиков, и слегка ошеломленные полученными сведениями морские пехотинцы и гражданские добровольцы стали получать конкретные задания.

— Первым делом — выставляйте охрану. Затем — оценивайте запасы. Сразу сообщайте нам, будем решать — что грузить в первую очередь. Местных жителей не обижать, с военными не ссориться. Документы у нас в порядке, показывайте смело. За работу! — напутствую всех, напоминая прописные истины.

Мой приятель одноногий инвалид повел свою команду на ближайший овощной склад, там и элеватор рядом. Надо будет к ним первым заглянуть, когда все разойдутся.

— Песню запевай! — командует он.

— И две тысячи лет война, война без особых причин, война — дело рук молодых, лекарство против морщин….

Ну, ни черта себе выбор. Рок на все времена. Надо добыть попугая, научить его кричать: «Пиастры!», и подарить одноногому. И буду его звать Джоном Сильвером. Иваном Серебряковым, в переводе на русский….

Я свое отделение без песен в осеннюю темноту увел, мы — разведчики, дети ночи.

На выбранном мной для вывоза продукции мясокомбинате никого не было. Даже охраны. Вполне ожидаемо. Начальство убежало, а рабочие без понуканий и угроз со стороны руководства сразу производство бросили. Туши в разделочном цехе пропали, стухли, и вонь стояла скверная. Мы все двери задраили, не стали возиться с гнильем.

Зато склады готовой продукции нас порадовали. Сало копченое, сало соленое, полутуши копченые, окорока, колбасы твердокопченые палками и просто копченые кольцами, а в недалеком городе школьницы на панель идут за корочку хлеба. И почему я так не люблю городское руководство? Наверное, я им просто завидую.…Эх, ибо человек есмь.

Дорога была в приличном состоянии, и мы решили начать работу немедленно. У нас, в отличие от Гоши Жукова резерв был — шесть грузовиков, полсотни волонтеров и сотня женщин. Вот мы их всех и включили. Из склада — в кузов машины, из кузова — в грузовую сетку, ее краном — в трюм, и там разгрузить. К рассвету мы с мясокомбинатом закончили. Около ста тонн вывезли. Ставим крестик — объект освоен полностью.

Пошли один за другим грузовики с овощных складов и элеватора. Мука и зерно в мешках. Мужчины работали вдвоем, женщины — вчетвером. Три тысячи тонн, это же сколько мы грузиться будем?

— Воздух!

Ох, не зря мы наши пулеметы с танков скручивали! Не ожидал наглый «Юнкерс» такого ответа от невзрачного суденышка. Только он в пике начал выходить, как потянулись к нему нити «трассеров», четко видные даже днем, загрохотала пушечка, лязгая гильзами. Сразу мы ему не понравились, отвалил в сторону.

— Даже крылышками не помахал на прощание, — говорю я. — В следующий раз сбивайте его на хрен, нечего с ними шутки шутить, пугать. Непонятно, только, откуда он взялся?

И пошел дальше мешки с мукой укладывать. Двадцать мешков — тонна. Тысяча тонн — двадцать тысяч мешков. Девчонки овощи в сетках в соседнем трюме таскают. Человек тридцать в караулах и на вахте.

— Эй, навались, братья-славяне! Для себя работаем, не для дяди!

Хотя и для дяди тоже. Для дяди доктора, и для директора столовой с Кировского завода. И для других, кого я не знаю, а они никогда не услышат про меня. Да и черт с ней, со славой, зато кто-то останется в живых.