Зима стальных метелей - Страница 72

Наша третья девочка, такая страшненькая, кожа пятнистая, волосы редкие, зубы тоже, очки в стальной оправе ее совсем не украшают, глазами злобно засверкала — не хочет она видеть за нашим столом местных девушек. Но одинокие мужчины меня дружно поддержали. Набежало врачей и медсестер десятка полтора. Сразу веселее стало, всем, кроме страшилки в очках.

— Эй, иди к нам, чего ты там затаилась? — предлагаю ей.

Подкралась робко, неспешно. А двигается хорошо, грациозно, отмечаю.

— Ну, за величайшее изобретение человечества — за водку! Она делает всех людей друзьями, а девушек красавицами!

Народ уже танцы затеял, игры с сексуальным подтекстом — в «бутылочку» да в «веревочку».

— Мы же люди взрослые, — говорю, — пойдем сразу, падем в койку, и проверим, кто тут настоящий боец, а кто просто прикидывается.

Иванова от моего нахальства растерялась, и утратила инициативу, а потом и остатки добродетели. А потом все увлеклись экспериментами и полностью забыли про мораль и нравственность.

— Света, надо девушку тоже в Смерш забирать, она тут от тоски зачахнет, — говорю проникновенным голосом.

— Сейчас я всем разговорам про твой гарем верю, — отвечает мне полковник Иванова. — Новый набираешь?

— Так ведь совсем маленький, ты и она, как ее бросить? И ест она немного, и работать кто-то должен, не я же буду справки писать? Да, кстати, выдай мне зарплату, я хозяйке денег обещал, а нету, — отвлекаю Свету.

Страшилка сидит зажавшись, судьба ее решается.

— Эй, — говорю, — ты дева-воин, Валькирия битвы, ты ничего не боишься, никого не стесняешься, ты сестра смерти и вершительница судеб. Пошлю тебя на стажировку в крепость, есть там паренек, снайпер от бога, он тебе технику стрельбы поставит, будешь за километр намеченной цели в глаз попадать. Дыши свободно, ты среди своей семьи.

Плечи развернула, грудь перестала прикрывать, изогнулась вся, подумала, и ногу подогнула. Завлекает.

— Совсем другое дело, — оцениваю усилия девушки.

В бане мы ее подстригли коротко, я прочитал девушкам лекцию о косметике вообще и природных средствах в частности, сделал им массаж и маски из ягод.

— Это из курса «Клеопатра» школы Коминтерна, — вру беззастенчиво, цену себе набиваю. — Буду вам опыт передавать, бесценный и уникальный. Цените.

Страшилка оказалась лейтенантом НКВД, связистом. У нее даже рация была, только передавать было нечего. С городом можно было и по телефону поговорить, а на станцию посыльного отправить. А звали ее Аленушкой Порфирьевой.

— Эх, Алена, нам ли жить в печали? — говорю радостно, силы восстанавливаются, жизнь налаживается, и первый раз за все это время у меня настоящие документы без всякого обмана.

В Смерше у многих личные дела начинаются просто с выписки из приказа: «Назначен…», и все. И у меня так же — назначен заместителем начальника Ладожского отдела. А страшилка — командиром специальной группы. Будет по болотам немецких агентов искать, чтобы они нашу клюкву не съели…

На фронте дела шли не шатко, не валко. Концентрация советских войск достигла такого предела, что немцы в них просто увязли. К северу от Тихвина засели в лесах 44ая и 191я стрелковые дивизии. На Большом Дворе развернулась 65я. Южнее потерянного города держали оборону 27я кавалерийская и 60я таковая дивизии. Еще южнее находились 92 стрелковая и 4я гвардейская дивизии. Позади у всех была подернутая свежим ледком Ладога, пути для отступления не было.

Первыми контратаковать стали гвардейцы и танкисты. И немцы откатились к Тихвину. Войска встали в неустойчивом равновесии. Соединения с финнами не получилось, да и наступление холодов сильно осложнило жизнь войскам вермахта. В орудиях замерзала противооткатная жидкость, в строю оставались только трофейные советские пушки и гаубицы. Но и их было слишком много. Под Синявино еще от одной дивизии Красной Армии остался только номер…

Вся 52я армия советских войск атаковала позиции 126 пехотной дивизии немцев, четыре дивизии против одной. Успехов у атакующей стороны пока не было, только потери. Но, по крайней мере, немцы перестали наступать на Вологду.

Наше начальство, управление Смерша фронта, разослало во все отделы очередной приказ — усилить, углубить, и между прочими пунктами обязательной отчетности ввело мимоходом графу о количестве расстрелянных врагов. Ни хрена себе.

Где я им на западном берегу Ладоги врага найду? Разве только в Смольном…. Только тех врагов от меня целый фронт охраняет и части родного наркомата. Поймать в городе кого-нибудь из идеологов? Писателя Всеволода Вишневского, например. Он питается сейчас котлетками паровыми по норме воюющего плавсостава, а в его квартире два человека уже умерли, а другие заработали дистрофию в необратимой стадии.

Так будет и позже, в январе 42 года по нашей Ладоге начнут вывозить население города. Половина умрет по дороге, но в статистику погибших в блокаду они не войдут, их будут считать вывезенными, то есть спасенными жителями. «…И слово изреченное есть ложь» — сказано в этом городе. Точно, здесь врали все время и на каждом шагу, за что в итоге и огребли горя горького по самые помидоры. Жаль только, что врут одни, а огребают другие. Диалектика, однако.

— Можно в лагеря съездить, там много стреляют, отдадут десяток вам на исполнение, — посоветовал приятель сержант.

— Оставим на крайний случай, — говорю.

Что с ним рассуждать о порядочности? Кто ее видел? Нюхал? Щупал? Какого она цвета? Вывод — нет ее, да не очень-то и нужна была.

— Нет в этом шарма, — говорю, — отсутствует блеск. Но, мы не привыкли отступать, мы и здесь отличимся. Валить, так генерала!