Зима стальных метелей - Страница 66

Вот наличие огромного количества послушных и исполнительных стратегов в Красной Армии и мешало Красной Армии просто воевать. Они ничего не могли сделать без приказа — привычки не было и умения думать. Я их не осуждаю — иначе было нельзя, слишком многих уже убили, чтобы рисковать выделиться из общей толпы. Тут, как на фронте — встал первым, сразу на пулю и наткнулся. Примерно так.

А третьего ноября в атаку на полевые укрепрайоны вермахта пошли свежие части 168 стрелковой дивизии. Не стал генерал-майор Бондарев выделяться, просто совесть ему не позволила в землянке отсиживаться, взял он винтовку и встал в цепь. Боем управлял начальник оперативного отделения Борщев. Только не мог он ничем помочь полкам, снаряды, как хлеб, выделялись по норме, и хватало этой нормы на пятнадцать минут огня перед началом атаки. И все. И он тоже взял винтовку в руки…

Рядом, так же, в общей цепи шли полковники Андреев и Вехин, комдивы 86й и 177й дивизий. Совесть на войне сильно жизнь сокращает…

В начале ноября трупы на улицах пока еще живых людей пугали. Их обходили. Позже мертвые тела буду просто перешагивать, если силы есть, или проходить впритирку, если ноги уже не поднимаются. На Сенном рынке лежал короткий ряд тел, труповозку поджидал. Глянул мельком, подошел ближе. Половина мне знакомы. Три инвалида и один старый чекист.

— За что их? — спрашиваю у тени на углу.

Тени нет до меня дела, она живет в своем мире, где много хлеба и легко поймать вкусную, жирную крысу. А пока крысы еще тощие, трупов мало. Вон, маленький крыс крадется к лужице крови, натекшей из расстрелянных людей.

Тень стремительна, как танковый удар из засады. Бросок, удар, предсмертный взвизг. Потрясающая четкость движений, самураи от зависти сделали бы харакири.

— У них были продукты. Значит, они воры или спекулянты. Вот и расстреляли, — заговорило существо. — А конфет у тебя больше нет?

— Ты, почему здесь? Тебя же должны были еще осенью вывезти, — вспоминаю беспризорника.

— Это мой город, — просто ответила тень.

— Вот тебе сахар, сухари и колбаса, — говорю, — а крысу выбрось, они заразные.

— Я ее мяснику отдам, он из любого мяса колбасу готовит. А если тебе что-то нужно будет, меня всегда здесь найти можно.

И исчезла тень, как и не было. Да, суровая жизнь в суровое время. Надо до штаба дойти. Добрался, картина не обрадовала. Комендант внутренней тюрьмы лежал ничком на пороге приемной. Прохожу в нижние коридоры, переоборудованные под склады, настроение портится совершенно — все вынесли, подчистую, до последней крошки.

Черт, у меня остались продукты в рюкзаке, совсем немного, и все. Карточек у меня нет, я со всех учетов снят, ведь я должен быть в армии. Но это все житейские мелочи. Уже третье ноября заканчивается, надо убираться в цитадель, пока еще по Ладоге суда ходят. А пару дней поголодать — только на пользу некоторым, а то отрастил живот на картошке да блинах. А сгущенку жалко — меня даже мысль о ней радовала, приеду, сяду у самовара, эх, не судьба. Надо старого чекиста похоронить — дед хоть это заслужил.

Поднимаюсь наверх, подхожу к телу.

— Не знаю, каким богам ты молился, но пусть Джа присмотрит за тобой в полях вечной охоты, старик, — говорю, переворачивая тело.

Тело маузер на предохранитель поставило и ухмыльнулось.

— Здравствуйте, Синицын. Кто такой Джа?

— Если я скажу, что это главный бог растаманов, вам легче будет? — спрашиваю вместо ответа.

— Покидало вас, Синицын, по жизни. Но я не завидую, нет, у меня тоже были моменты — все еще удивляюсь, что до седин дожил. Ладно, у нас мало времени, инфаркт у меня, умираю. В нагрудном кармане ключ от сейфа. В сейфе коробка. В коробке ключи от банковского сектора в Стокгольме. А там — золото Парвуса.

Все, как всегда. Ларец в сундуке, что висит на дубу, на острове Буяне, нынче Рюген, опорная база подводного флота НАТО на Балтике, а там в каждой боеголовке смерть кощеева.

— Почему вопросов не задаете, Синицын? — и снимает предохранитель.

— Знаю эту историю, — говорю честно, ветерану врать не стоит, он уже почти умер, у него свои критерии отбора. — В курсе, что Леня Пантелеев в Петрограде искал.

Опустился ствол. В упор «Маузер» меня прошьет насквозь, даже «мяу» не успею сказать.

— Да, Пантелеев, последний из золотоискателей. Ротшильды там всякие, Рокфеллеры, все они жалкие держатели медяков, собранных на паперти. Троцкий, Каменев, Бухарин, Ленин — вот были истинные богачи. Им не надо было есть с золота и пить дорогие вина, их могуществу завидовали сами боги! Владыки жизни и богатств целой страны. Какие-то крохи скапливались и внизу, но позже Дзержинский и Сталин низовой уровень зачистили на совесть, вывернули сусликам их защечные мешки. Этим и Пантелеев занимался, пока работал. А потом он узнал о золоте партии. Сейчас уже не помнят, но власть брали три партии — левые эсеры, анархисты и большевики. И золото Государственного банка тоже разделили на три части. Казну большевиков тоже разделили на несколько частей, была своя личная касса и у Троцкого. А на какие шиши он бы в Южной Америке поместья бы покупал и охрану нанимал? Вот за таким крупным кушем Ленечка и потянулся. И тут-то ему ручки и оторвали, вместе с головкой. А Ленин основные средства большевиков доверил Парвусу. И сказал всем, что тот доверия не оправдал, и с ценностями скрылся. Тут Вовочке пару пуль и всадили, чтобы никуда не убежал. Заперли его в Горках, и стали тихонько мучить, то кокаин не дадут, то статью не напечатают. Или письма не огласят на съезде. Он это болезненно воспринимал. Тем более, что на самом деле, не знал Ленин, где деньги. Владимир их только отдал, а дальше уже без него все крутилось.