Зима стальных метелей - Страница 59

Ладно. Пока, девочка-доктор. На прощание ставлю на табуретку коробку с пуговицами из военторга, нам все равно через город ехать, еще куплю. Оставляем завхозу сало и картошку, не с собой же их тащить на продовольственный склад. А так хоть раненые поедят досыта.

Всем спасибо. Особенно изготовителям плащ-палаток. Очень помогают остаться неузнанным. А нам в город.

На шоссе суета. Две сгоревшие легковые машины на обочине. Мне это место знакомо — здесь у нас документы проверяли. Ай да старший лейтенант! Вот красавец! Интересно, где таких специалистов готовят, в Абвере или СД? Встал прямо на дороге и выбирал себе языка. Просто чиновник из суда его не заинтересовал, член трибунала никаких секретов не знает, к планированию операций отношения не имеет. Вот он нас и отпустил. Дождался командира из штаба армии, его и захватил. Дела. Так разведка активизируется перед самым наступлением, значит, немцы не выдохлись, еще повоюем до снега. Надо больше доверять своим предчувствиям. Мне же сразу этот лейтенант странным показался. Что мне стоило взять пограничников и снайперов и к нему вернуться? Но поленился….

Да и черт с ним, с этим штабным чином. Как они планируют, так и воюем. Одним стратегом меньше, так ему и надо. И выбросил эту историю из головы.

В Ленинград, как и планировали, прибыли к вечеру. Не хотел, чтобы парни видели картину умирающего города в ее жестокой простоте. Зачем мне лишние проблемы?

И закрутилась карусель хозяйственных дел. Убывающим на плацдарм выдать продукты. Отдать Ивану Кузьмичу нашу карту складов, со всеми пометками и предупреждениями. Сделано. Погрузить их на транспорт. Сделано. Увидимся в день победы в скверике Адмиралтейства, парни! Постарайтесь остаться в живых.

Инвалидов перевели в штаб погранвойск со всеми их сокровищами. Туда же перевезли все копченое сало и колбасу. Две машины сухарей — запас карман не тянет, три тонны сахара и всю сгущенку. Не пропадем. Здесь тоже все.

Прошелся по подвалам института на прощание. Мука, зерно, овощи. Как мы все это вывозили, грузили и разгружали. Вспомнить страшно. А не пригодилось. Точнее, нам не пригодилось. Из того состава уцелело восемь мужчин. Девушки приобрели легальный статус, сейчас они все военнослужащие, все родину защищают. Масло сливочное, крупы разные, горох, бобы, сало соленое и сырокопченые колбасы колечками. Пару колец сунул в рюкзак к сухарям.

Пошли со Снегиревым в райком, пора рассчитываться. Забрали по пути наряд милиции с улицы, пригодятся. Сели все в грузовик, доехали до склада.

— Половина ваша, — говорю партийцам, — половину медикам отвезете. Как и договаривались.

Не пропадут наши труды, пригодятся людям. Партийцы дар речи потеряли от неожиданного богатства. Эти продукты им много дыр в хозяйстве закроют.

Снегирева, снайперов и уцелевших пограничников взял на борт бронекатер областного управления НКВД. С большим трудом уговорил уехать своих хомячков.

— У меня тут последнее дело — остались еще в городе наши зенитчицы, они через три дня курсы заканчивают, я их забираю, и мы все вместе приезжаем в крепость. В городе нам делать нечего, — говорю им абсолютно честно.

Это точно, грядет царство смерти. Она будет здесь хозяйкой. И даже сытых товарищей из партийного и военного начальства она сможет достать осколками снарядов. А остальные, легко списанные со счетов, просто обречены на гибель от голода и холода. Нет, нам здесь не место.

Все, всех отправил. В городе остались два ветерана в штабе, три калеки, зенитчицы-курсантки и старый мошенник Локтев. За остальные два миллиона пока еще живых горожан я ответственности не несу. Родине не нужны неудачники…

Сижу в штабе, пью со старичками чай. Хорошие люди, ответственные. Жизнь у них была интересная, но отвыкли они от разговоров, скажешь что-нибудь, а тебя за это, раз, и расстреляют. Поэтому мы в основном молчим.

— Олег, передайте сухарики, — попросит кто-нибудь, и опять тишина.

Это хорошо, можно спокойно подумать…

Есть еще вариант. Я уже два месяца продержался, еще столько же, Ладога льдом покроется и можно будет к финнам в тыл пробраться. А там найти знакомую пещерку, и проверить, как она работает. А если она всегда отправляет только в прошлое? На семьдесят один год — тогда меня забросит в 1870 год. Там уж я деликатничать не буду, всех убью, один останусь. Не будет никаких революционеров, всех еще в младенчестве удушу. Начну с товарища Сталина и Троцкого. Или вернет меня в 2012 год, где меня злые кавказцы ищут. Даже смешно, право слово. Сейчас бы мне эти проблемы.

Наши постояльцы инвалиды тихо пробрались в кабинет, присели за краешек стола, тоже чаю хотят. Ветеранов они побаиваются, но я у них считаюсь своим человеком.

— Да съела она своего ребенка, и все дела!

Это они городские новости обсуждают, людоедство стало нормой, на детей просто охота идет. На Васильевской стрелке снаряд попал в очередь за водой, когда стали трупы убирать — увидели, что у всех погибших кто-то вырезал печень и почки, не растерялся. Надо искать мясника или хирурга. Или не искать. Дело-то житейское, как говорит Карлсон.

Интересно, девушки уже со стрельб приехали? Завтра к ним зайду. По городу ходить плохо. Люди смотрят с нескрываемой ненавистью — уж слишком очевидно, что я не голодаю. Чужой в этом городе. Замаскироваться, что ли? Или машину в райкоме попросить?

Утром решил пойти по пути наименьшего сопротивления — не стал бриться и перед выходом накинул сверху полевую плащ-палатку. Капюшон надвигаю до самых глаз, по улице бреду медленно, шаркая ногами. Нормально, никто даже не смотрит, еще одна тень в городе призраков. Дошел до флотского артиллерийского училища, а там нет никого. Даже часового. Прошел на территорию, все закрыто, везде пусто. Ангел смерти летит?