Включаю связь в танке.
— Осколочным заряжай! В сторону юга — огонь!
Гаубица рявкнула, и стало тихо. Или я просто оглох?
— А теперь старшина медицинской службы внятно расскажет мне, что тут у вас происходило, пока мы танки получали.
Нет, не оглох. Свой голос слышу, только как-то глухо. Зато медсестру я слышал четко. А рассказ ее был лишен оптимизма.
Как я и ожидал, немцы еще орудия подтянули, и ранним утром 2 октября открыли шквальный огонь по своим бывшим позициям. Из двух батальонов и отдельной пулеметной роты уцелело человек двести. Противотанковый дивизион выбило полностью. Ох, уж мне эти стратеги! Сборище уродов. А потом пришел приказ из штаба фронта — выделить две роты для десанта. И забрали наших родных морпехов, обе роты. Одна сразу в бой ушла и погибла под Петергофом, а вторую катера охраны водного района Ленинградской ВМБ сейчас должны высаживать под Стрельной.
Достал таки Гоша Жуков моих парней. Угробил. Слаб я оказался против генерала армии. Не сдюжил. Эх! Наступать на Урицк. Наступать на грабли, танцевать на граблях, танцевать на минном поле, наступать на Урицк через минные поля под непрерывным артиллерийским обстрелом. Пару километров мы, пожалуй, еще пройдем.
Нет, не бывать этому.
Оставил танкистов ночевать прямо у медсанбата — здесь им кипятка дадут, и еще может чего. Продуктов у нас хватало, а экономить смысла не было. Не рассчитывал я дожить до ноябрьского парада. Да и строевая подготовка у меня всегда хромала, не видел никогда смысла в церемониальном шаге. Иду в расположение сводного отряда, и вижу среди серых шинелей ополченцев черные бушлаты. Чуть на бег не сорвался, а потом понял — остатки бригады, хоть и с опозданием, вывели с известных немцам позиций.
— Пароль!
— Не знаю, разводящего зови.
— Проходите, товарищ капитан! Синицын вернулся!
Ну и ладно, но все равно приятно, что ждали.
Снегирев с пограничниками раньше ополченцев меня поймали. Всех дождались, сообщил о танках и продуктах у медсанбата. Дежурный взвод отправили на работу. Командир бригады свой осколок тоже получил, увезли его в госпиталь, состояние тяжелое. Начальник штаба погиб. Бригадой командует последний полковник — комиссар. Среди снайперов потерь нет, у пограничников — двое погибших, шальные осколки. У ополченцев потери больше, причина та же. Война.
— Строй бригаду.
Сколотили два батальона, по три роты в каждом.
Первый взвод везде — морская пехота. А два других из ополченцев. Пограничники стали взводом разведки. И наш бывший комбат из коммунальных служб стал начальником службы тыла и командиром хозяйственной роты. А больше у нас людей не было.
— По шоссе не пойдем, оно немцами пристреляно, на картах все отмечено, там все и ляжем. Попытаемся к Урицку через Ивановку пробиться. Там нас не ждут, танки у нас есть, а один КВ-2 десять героев заменяет, что на амбразуру грудью кидаются. С фланга зайдем.
На том и порешили.
Хорошо воевать, когда никто под руку не лезет. Затемно разведка вперед уползла. Зацепились за передний край немцев, ракету дали. Снегирев сразу три танка вперед двинул. Противник заградительный огонь ведет, только шалишь, с закрытой позиции в движущийся танк бронебойную болванку засадить — это из области чудес, а их не бывает. И утюжили наши «Климы Ворошиловы» позиции вермахта нагло и безнаказанно. Раскатывали в блин пулеметные гнезда, перепахивали траншеи вдоль и поперек. Сила солому ломит — отошли немцы. Мы у них на плечах до самой околицы деревеньки Ивановки добрались, когда разрывы на поле другими стали. Подтянули сюда скорострельные орудия — пятнадцать выстрелов в минуту. Лупят, как из пулемета, каждые четыре секунды разрыв. Калибр приличный — восемьдесят восемь миллиметров. А в батарее шесть стволов, и один КВ уже закружился волчком, левая гусеница перебита, уходят катки в сырую землю по самую ось. А увязнет — сразу сожгут.
— Первый батальон! В атаку! Полундра! — пошли родные, но это недалеко, до первого пулемета, а их там, в блиндажах, много натыкано.
Точно, залегли, но ползут. А орудия уже сменили бронебойные снаряды на осколочные, и бьют прямой наводкой по залегшей пехоте. Второй батальон по широкой дуге деревню обходит, да не успеют они, не уцелеет никто на поле.
— Все работы отставить, к бою!
Два танка у нас в резерве. Не на этот случай, нам еще на станцию врываться, на платформу Лигово, и там стоять насмерть, пока на нее бронепоезд не зайдет с десантом, а там можно и умирать. Но только если козыри беречь до конца игры, можно дураком остаться. Есть время собирать камни, и время кидаться ими.
— Пошли, — говорю. — Дыхание берегите, но от танков не отставайте, они медленно поедут. Вперед.
Зажгли немцы танк, загорелся. Черный дым от солярки и масла.
Огонь, разрыв, осколков свист. Я рад пехотной доле. Я в землю врыт, а вот танкист — горит в открытом поле. Горит танкист, танкист горит — как звездочка сияет, а полк лежит, к земле приник, а полк не наступает.… Но ротный громко скажет: «Встать! И не ложись обратно!», добавив что-то там про мать, про родину, понятно. И вот уже пехота прет, пехота во весь рост встает, идет, в крови скользя, пехота падает и мрет, но все-таки идет вперед, остановить нельзя.
А мы-то избами были от артиллеристов закрыты. Пока им наблюдатели про нас сказали, пока они с командованием связывались, один из наших танков резерва прямо через сарай на улицу деревни выехал. Что, вы нас не ждали?
А мы приперлись.
Драку заказывали? Нет, не заказывали? Плевать — будет.